O Саш Баше, о Кинчеве, о себе, о жизни...

Мы с Панкером пришли к Майку в то место, где он занимался творчеством, писал песни и ... работал по совместительству сторожем. Как положено в этом мире, похоже, всем художникам, писателям и музыкантам. Они сторожат. Только кого от кого - непонятно. Но они сторожат. А кто должен быть на страже, с другой стороны, как не писатель, не музыкант, не поэт? Майк там занимался, ко всему прочему, еще тем, что пил портвейн, встречался с друзьями и играл в преферанс. Он вообще был очень обаятельный человек. Панкер представил меня Майку как Алису. Мы принесли ему портвейна, любимого Майковского напитка. Посидели, потом он позвонил своей жене. Говорит:" Я здесь сижу, все в порядке, работаю". Как я понимаю, она услышала голоса и спросила его: " А с кем ты там?". Он отвечает: " С Панкером и Алисой". " Нет,- говорит, - Алиса - это не женщина, это мужчина...".

Что ты, мол, это не гомосексуализм, это психология. В общем, отмазался от жены по полной схеме. И с тех пор я стал некоторым образом его крестником - потом это прозвище стало расходиться все шире.

Майк был фантазер, вообще - добрейший человек. Того, что с ним случилось, я до сих пор не понимаю. Обстоятельства его смерти так и остаются во многом загадочными. С Цоем, по крайней мере, все понятно - если не по сути, то по форме - как все случилось. У Майка все было почти так же, как с Жорой Ордановским. Тот, как известно, просто исчез, не оставив никаких следов.

Впервые с Костей Кинчевым мы познакомились в мужском туалете Ленинградского рок-клуба. Ко мне подвел его Панкер и представил как своего знакомого из Москвы. Он был симпатичный мальчик с пронзительными угольно-черными глазами, с челочкой, ниспадающей на нос, и с точечкой на кончике этого носа. Я не обратил на него никакого внимания - ну, приятель и приятель. Бог с ним. Второй раз он возник уже тогда, когда Панкер мне сказал про него:" Костя поет хорошие песни, мы ездим с ним в Сливянку..."(... или Славянку... станция такая есть на юге... у Панкера надо уточнить... не помню). "Так вот,- говорит,- не мог бы ты помочь ему записаться?"." Ну,- я говорю, - наше дело: пыхнул и пошел вперед". Бог придал нам силы, Панкер согласился на все условия. Короче, мы встретились во второй раз уже у церкви... не помню названия церкви - та, что у Летнего сада. Там Панкер работал в театральном институте звукооператором - и он привел нас в свой театральный институт. Пришел Заблудовский Андрюша, Балашов - "секретовцы". Сели. Мне Костя пропел свои песни, я говорю: " Ну, что...ребята, я вам покажу, как и что". Наметили приблизительные аранжировки. Да они сами - великолепные музыканты, мгновенно схватили все. Костя играл на банке... Записали мы первую песню - "Доктор Франкенштейн", потом туда-сюда... и получилось так, что вошли мы в студию в два часа дня, а вышли в два часа ночи уже со сведенным альбомом. В конце записи Панкер прыгал от радости - а он такой толстый, массивный... большой холодильник с черными зипперами по всему телу. В общем, было замечательно. Поэтому мы решили назвать этот альбом "Нервная ночь" - я придумал название, поскольку название-то какое-то должно быть, раз группа создалась. А так как меня Костя постоянно "подлечивал" ( от Франкенштейна и перешло к нему то... некое состояние - докторское), так он стал Доктором. Был 84-й год._____

Состав "Алисы" сложился тогда, когда моя группа "Хрустальный шар" ввиду женитьбы гениального гитариста Вовы Кровавого разошлась. Вова был действительно гениальный гитарист, мог играть как угодно - на голове, стоя "мостиком", и так далее. Мы играли, я считаю, достаточно хороший хард-рок, такой сексуальный, подвижный. Прозвище "Кровавый" произошло оттого, что однажды они с ребятами военную форму набили соломой, облили красной краской и оставили в парадном. Проходившая мимо старушка, говорят, увидев это, умерла от сердечного приступа. Но потом Вова женился, жена увезла его с собой, и у меня группа без основного гитариста несколько растеклась. Ко мне подошел Паша на заседании рок-клуба и, как деловой человек, предложил объединиться. Представил мне Шаталина. А Шаталина я уже до этого видел - он выступал в группе "Демокритов колодец", им самим созданной, и когда я от Паши узнал, что человек, приехавший из Красноярска, умудрился создать здесь группу, написать для нее сам тексты, музыку, и при этом у него еще в группе грузин с Салтыковым - позже известным по другим проектам... Шаталин был такой - Железный Дровосек - совершенно спокойный, очаровательный мужчина. Он мне импонировал больше всех в этой группе - а они играли в стиле "бостон", довольно жесткую музыку. И было видно, что от Шаталина там основная энергия и идет, несмотря на то, что он сам по себе очень скромный и спокойный. Мы с ними собрались и попробовали играть вместе. Ситуация была такая: Шаталин любит "бостон", хард-рок, "Дип Пепл", Паша - более мягкую музыку, я увлекался психоделическими сложными штуками, поэтому вроде бы сначала произошла несостыковка. Но потом я их уговорил... с помощью алкоголя, места и аппаратуры:" Ребята, почему бы нам, собственно говоря, не сойти с ума и не начать изначально - с хаоса? Давайте не будем задаваться вопросом - что мы будем играть, а просто будем играть и чувствовать гармонию того, кто играет дальше". То есть принцип был очень простой, и постепенно мы составили "хаосную" программу - "Синтезатор сладострастия". А со мной с текстами еще работал Илья Утехин - но он всегда старался оставаться в стороне. Сейчас он дипломат, а тогда еще только хотел быть дипломатом, и мы были, прямо скажем, не самым чистым пятном в его биографии. Программу мы репетировали у господина Терещенко в его корабельном институте - он нам любезно предоставил "точку". До нас там уже репетировал "Аквариум", но Борис после второй вещи закричал: "Здесь невозможно играть, здесь так пахнет коноплей, что я не могу взять третьего аккорда!".

Они попросили нас сыграть для местной публики - на танцах для студентов. Мы переоделись. Паша надел на голову консервную банку, привязав ее проводком, Шаталин - на голое тело - фрак, у меня была кепка лихая и футболка с надписью "Эйр Франс": короче, выглядели мы "цветно". Вышел Терещенко, объявил, что выступает группа "Алиса". Мы выскочили на сцену с криком: "Ха-а!", ударили по струнам, публика обернулась... и побежала. Бегом! Вся! Не сговариваясь! Мы после третьего аккорда остановились, и мне пришлось в микрофон кричать: "Ребята, стойте, мы, собственно говоря, ничего против вас не имеем...". Я впервые такое видел - а ведь до этого много играл на танцах. То ли мы принесли какую-то энергетическую волну, то ли что, но ситуация была просто абсурдная. Остановились они метрах в десяти - стоят, на нас поглядывают. Было такое ощущение, что Змей Горыныч выскочил на сцену, поклацывая зубами и попыхивая огнем... Ну, вернулись они обратно, послушали все, потом даже начали танцевать.

Потом нас Коля Михайлов пригласил выступить в Выборге. Это было с подачи Андрея Коломойского. Я не зря их всех называю - люди очень хорошие все. Мы приехали туда, нам отвели гостиницу. Выступать мы должны были в небольшом ресторане на подвесном балконе. Где-то в середине программы у нас отрубился микрофон, и мне пришлось - просто как Гитлеру - орать с балкона, потряхивая рукой, под звон музыки. Все танцевали внизу. На следующий день ресторан было решено закрыть на ремонт... А местный комитет комсомола сказал нам, что они вызывают комиссию из Ленинграда - для проверки, так сказать, деятельности нашего коллектива. И нам серьезно сообщили: вы, ребята, особенно там не дергайтесь - между прочим, в этой комиссии едет сам Коля Михайлов...Да, сказали мы себе, пожалуй, дергаться мы особенно не будем. На следующий день мы выяснили все о прибытии Коли Михайлова. Для шпионской акции был послан Миша Нефедов, как самый незаметный. Такая сцена: идет Коля Михайлов в окружении комсомольцев - а они-то считали, что он самый главный палач у нас в рок-клубе. И мимо него проходит Миша Нефедов, произнося сквозь зубы:"Триста шестьдесят пятый номер". Он - точно так же: "Понял,потом зайду". Совершенно шпионская ситуация - а мы сидим, ждем суда: приехали палачи.

Коля поднимается, спрашивает у нас: что произошло, почему меня сюда вызвали, комиссия в двенадцать человек прибыла? Мы говорим: да ничего, Коля, просто мы поиграли обычный питерский рок-н-ролл...Вечером того же дня нас собирают, приводят в комнату, в которой стоит стол, накрытый красной скатертью. За столом двенадцать человек во главе с Колей - такой Христос-судья. Михайлов из тактических соображений дал возможность нас обвинить. Меня спрашивали: " вот а почему, мол, у вас майка трехцветная?". А у меня майка была в виде французского флага с надписью "Эйр Франс". Я отвечаю: "Вы что, думаете, что, выступая в этой майке, я создам ажиотаж вокруг французского аэропорта?". Они согласились, что ,возможно, нет. Предъявляли еще всевозможные нелепые обвинения, потом Михайлов нам подмигнул и сказал: "Пусть ребята пойдут покурят, а мы пока обсудим их судьбу". Михайлов есть Михайлов - одно слово. И весь вечер мы шикарно пропьянствовали. Коля сказал:" Молодцы ребята, даешь питерский рок-н-ролл!". Нашли кого привезти... И после этого, соответственно, с Выборга пошли скандальные записи: "Наш девиз - сумасшедший твист", "Мы танцуем на палубе тонущего корабля" и все прочее.

Мы искали вокалиста - поскольку я прыгал с гитарой и часто попадал мимо микрофона, то есть не успевал кувыркаться и одновременно петь...ситуация клоунская. Поэтому нам нужен был вокалист, но человек, отвечающий нашим, так сказать, требованиям. И когда Панкер нас познакомил с Костей, я предложил ему это. Тот согласился: "Давайте, я вам помогу, мне так нравятся ваши песни". Но я говорю: " Нет, у тебя же достаточно сложная своя психологическая позиция, хорошая программа". Тем более - я не поэт, я занимаюсь другими делами. Поэтому мы сделали программу целиком на его стихи. При этом порой выходило так:"питеризировали" гармонию его песен, так, что Костю иногда шокировало - Шаталин вообще очень жестко меняет гармонию. Сделали классную программу. Однажды ему даже пришлось спеть песню, когда он не знал, что в ней будет за музыка. Мелодия та же , а гармония совершенно другая...Тем не менее, получилось достаточно великолепно. К этому приложили еще руку дамы - как всегда, у каждой группы есть свои "охраняющие ведьмы", без этого не обходится, живое не будет расти. Это была Ада Булгакова и - позже - Галина Пална Самойлова. Мы были друзьями с "секретами", справляли вместе дни рождения, и через них были завязаны с актерской тусовкой. Отсюда тяга к театрализации.

Мы не несли политических идей. Пожалуй, мы просто несли идею правды - а правда сама по себе политична... потому что, как говорят политики, "лучше вовремя смолчать, чем положить голову на плаху". По молодежным газетам, говорят, тогда распространялись списки запрещенных групп - тех, которые нельзя упоминать в статьях в положительном смысле. Числились в тех списках и "Хрустальный шар", и "Алиса". Но у меня все группы запрещенные. При всех временах и при всех правительствах. Потому что идея жизни - она всегда запрещена идеей болота._____

После этого Костя пригласил нас в Москву. Я в Москве никогда не был. Сели с Костей, попили пива. Попили - Костя говорит: "Ребята, альбом-то какой хороший! Славный, прекрасный альбом". И... плохо ему стало прямо на одежду. Одежду сняли. Он надел белый пиджак и белые брюки прямо на голое тело. Сел с нами снова бухать. И только сказал: "Ребята, альбом-то какой хороший..." - снова то же самое. Пришлось с него снять белый пиджак и белые брюки и все это замочить в ванне...

Я уже говорил - в Москве я был впервые, так что смотрел на нее с этаким питерским шовинизмом: ну-ну, Доктор, показывай свою белокаменную... Выходим на Красную площадь."Это что,- говорю,- и есть Красная площадь?"."Да,- отвечает. "А почему,- говорю, - она такая горбатая? На фотографиях она прямая, а тут горбатая". Доктор обиделся: " Ну уж, какая есть!".- " А это что?- спрашиваю. "А это, - отвечает он,- между прочим, Лобное место".-" А не слабо бы нам, Доктор, - говорю ему, - сыграть концертик на Лобном месте?"-" Не-ет, не выйдет, - отвечает он, - тут ментов полно, за пятнадцать метров не подойдешь".

Ну, ладно. Как-то раз засиделись мы с ним в гостях у тогдашнего редактора журнала "Экран". Ушли от него в половине пятого утра. А к старой Костиной квартире нужно было идти как раз через Красную площадь. Раннее утро, ни одного мента поблизости, а на Лобном месте, смотрим мы, сидит компания каких-то венесуэльцев с гитарами. Были они какой-то коммунистической делегацией, приехавшей в красную Мекку. " А дайте-ка нам гитарки," - просим мы у них. Дали. Сыграли мы с Костей по песенке на Лобном месте. Как и планировали. Венесуэльцам понравилось, хотя они ничего не поняли. "О-о-о!" - залопотали.

Ладно. Подходим к Мавзолею. Спрашиваю: "Ты был в Мавзолее?"

"Нет, не был". Я-то - тем более, конечно. " А не слабо бы нам сейчас зайти в Мавзолей, Ленина по щеке потрепать?"- "Ну что - пошли". Костя только занес ногу над ограждением - цепочка там была такая - как начали бить куранты. Шесть часов. Костя подумал-подумал и говорит: " Не, не пойдем. Примета нехорошая: шесть часов бьет, и тут еще к Ленину идти...".

Когда мы с ним утром проснулись, то я спросил у него:" Как ты думаешь, где мы должны были бы проснуться?"-" Ну где - конечно же, в кремлевском вытрезвителе... В шесть утра к Ленину в гости собрались. Интересно, там, наверное, по утрам кофе подают?".

Есть классическая история про "Алису" с косой челкой" и про все то, что потом происходило, - с судом, и так далее. Возможно, с чьей-то стороны это выглядело по- другому, но я могу рассказать ее так, как это выглядело с моей стороны. За факты ручаюсь - так все и было.

Пришел я, в общем, на концерт к своему любимому другу и товарищу Косте Кинчеву. Мелкие панки ошиваются вокруг, топчутся. Прошел внутрь. Подхожу к их менеджеру Алику Тимошенко и говорю: "Алик, знаешь, ко мне должны жена с сыном прийти, проведи их по списку". Он отвечает: " Не сомневайся, Слава, все будет хорошо". Алик - человек порядочный. Я поверил, потом пошел в гримерку, начали приходить артисты и знакомые. Мы все сидим, потом пошли с Костей в душевую - а душевая в гримерке имеет вид распивочной. Соответственно, появилась бутылочка. Потом пришел бодрый Шаталин, звенящий латами и стеклом, и подготовка к концерту стала продолжаться. В положенное время я выхожу, подхожу к Алику и говорю: " Алик, в чем дело, где там все наши?". А он такой бледный, нервный ходит, говорит: " Знаешь, я не могу их провести". Я ему: "Как так?". Он говорит:" Менты порвали все списки на проходке, и полный бардак там творится, фаны напирают", - и все такое. Я в разогретом состоянии говорю: " Алик, как так, что значит - не можешь, у меня жена там, ребенок, знакомые наши". Он заморенный, в делах, и все твердит:" Ничего не могу поделать".- "Знаешь, - говорю,- Алик, ты менеджер или не менеджер?". Он говорит: "Менеджер, но сделать ничего не могу". Я говорю: " Если ты не можешь это сделать, то я сделаю это сам". И пошел на проходку, туда, где они все должны быть. Отодвинул бабушку, которая там стояла, иду ровно и планомерно. Мне навстречу мент выскакивает с усами: "Ты,- говорит,- куда?". Я говорю: "Какая тебе разница - туда, куда надо." Он посторонился - видит, что иду оттуда, откуда надо". И Костя ко мне подошел. "Слушай, - говорит, - там у меня Аня, Ада должны подойти...". И пошел за мной следом. Мы вышли и наблюдаем такую картину: стоит перегородка железная, за ней огромная толпа фанов, они напирают, а у самой этой перегородки наши девчонки. Я отодвинул перегородку, взял за руку Иду с Максом - ну, сыном моим - и повел их. В этой ситуации не оглядываются - поэтому я не оглянулся, за Доктора был уверен. Он за мной следом пошел забирать своих. Поэтому я, собственно говоря, основной истории не видел. Но как мне потом рассказывали - Костя вышел, и мент смотрит: еще один идет и тоже внагляк. Еще один такой нашелся. Уж тебя-то, говорит, я не пущу. Соответственно, Костя ему: "Что за дела, надо - значит надо". И стал отодвигать в сторону эту штуку железную, а мент - задвигать обратно, и Ане - в живот. Сзади-то фаны напирают, а Аня была беременна, и Костя, соответственно, без разговоров сразу менту в пятак закатал. Ну, а там ведь как: власть, туда-сюда, и они, значит, на него... началась заваруха полная. Кому-то из журналистов - женщине - порвали пальто. Короче, Костя сказал: "Ну, если вы тут все такие крутые, лихие, что я даже не могу провести свою жену и приятельницу на свой концерт, и если ты, усатый, - говорит,- такой лихой, иди и пой вместо меня. А я,- говорит,- пошел ловить тачку и, вообще, поехал домой". И вышел, пошел, стал стопить тачку. Застопил, сел в нее. В это время прибежали Алик Тимошенко, Лосева, говорят:" Костя, охолонись, толпа - целый стадион". А что, уехал бы запросто - собственно говоря, какого черта?.. Действительно... Ну, не знаю, какими молитвами они его там убазарили - но убазарили. Провели, конечно, всех, он вернулся в гримерку злой как черт. Мы там еще немножко выпили, и он попросил меня: " На "Моем поколении" тоже выйди". Я говорю: "Выйду, конечно". Ну, иногда получались такие истории, что, уже не играя, я помогал им делать шоу - в "Моем поколении" или в "Атеист-твисте", просто появлялся, как персонаж из той же рок-н-ролльной сказки, но, так сказать, немножко неожиданно. Они пошли играть. Но любой артист в нервном состоянии - это уже разрегулированный человек, тем более - если в его руках новое поколение... Во-первых, он за него отвечает, во- вторых, он им руководит. Началось "Мое поколение". Я стал уговаривать своего Макса: пойдем на сцену. Было ему... да, где-то лет пять. А он такой - хоть и в кожаной курточке, но все-таки маленький еще. И говорит мне: " Нет, я боюсь!". Как увидел эту чашу, огромную чашку стадиона, заполненную головами, и там такое: ш-ш-ш! Страшно это впервые увидеть. Древний Рим такой - в жутком состоянии. И он мне: "Папа, я боюсь!". Я, разогретый, начинаю ему: "Ты, сын мой, чего ты боишься!". В общем, начал с ним разговаривать по-мужски. Меня все начали заводить: что ты, мол, издеваешься над мальчиком, куда ты его... Я на своем стою: "Пойдет - значит, пойдет". В конечном итоге я посадил его себе на закорки и вышел на сцену. Он обернулся вокруг, обнял меня крепко-крепко, зажался - страшно же, все вокруг орет, впереди, сзади, аппаратура, зрители... Он глаза зажмурил, но потом осторожно один глаз открыл, видит - все в порядке. И потом, после этого, вспоминал часто о том, как был на сцене, и уже стал спрашивать: "Папа, когда ты меня еще раз возьмешь на концерт?".

Потом начался "Атеист- твист". Я смотрю - канаты там такие натянуты, от середины зала до сцены. Огромные, толстые такие, сантиметров двадцать, наверное. Я канатик отвязал. Разделся по пояс - маечка, сапоги, вид, конечно, не очень подходящий для шоу, но тем не менее. Взял, начал кататься на этом канате до середины стадиона и обратно. Потом решил прокатиться вдоль сцены и не рассчитал, погромил сапогами головы фанов: ба-ба-ба-бам, ну, просто как по клавишам проехал. И остановился на середине, чувствую - руки у меня ослабевают, соскальзывают просто. Отпускаю - и думаю: убьют же, ну только что столько реп погромил. Отпустились у меня рученьки, упал я, а они меня раз так - нежно-нежно... вот чувствую до сих пор и помню, потому что думал тогда - все! Очень нежно подняли обратно, и я с ледяным спокойствием выхожу на сцену, привязал канатик, ушел за кулисы. А там стоит совершенно зеленая администрация. Я говорю: "Че такие зеленые-то?". Они мне: "Посмотри,- говорят, - наверх, куда привязан канат". А канат был привязан под осветительную аппаратуру, и когда я катался, весело резвясь над залом, она начала медленно и планомерно раскачиваться на тонких стальных троссах. И если бы вся эта штука упала, то...фиг его знает, сколько там тонн. Понятно, что могло произойти. Развлечение для взрослых мужчин, называется. Для тех, у кого стальные нервы. Я говорю: " Ну ладно, все же нормально, вы же видите, что все нормально". Я, собственно, чувствую такие вещи, и если я знаю, что зла не произойдет...

И я пошел с сознанием честно выполненного долга в гримерку и, как положено воину, взялся за стакан. Что там дальше происходило - своими глазами я не видел, но, как говорил Костя, было так. Фаны лезли на сцену - ну, девчонки, парни, они чувствуют магнетизм, поэтому тянутся к нему. Ну, как "говорило железо магниту: я тебя не люблю...". Никуда не денутся, притянутся. А охраняющий мент подходит к одной девчонке - и прямо сапогом по лицу. Костя говорит:" Я разозлился, ну, думаю, гады...". И поэтому объявил: "Следующая песня посвящается ментам и прочим гадам". Ну, и соответственно: "Эй, ты, там, на том берегу" - и прочее. Как-то все это дело прошло тогда незаметно - они вернулись, помылись, оделись. Но начался какой-то шухер непонятный. Все закончилось, стали уходить. Макс с Идой у меня пошли вперед, я остался еще с ребятами поговорить.

Тут, значит, мои любимые товарищи и приятели не сочли нужным предупредить меня, что на них облава, ушли все через каток, как мне потом сказали. А я, как честный гражданин своего города, поперся с приятелем на главный вход. Выхожу, значит, вижу, что стоит там большая грузовая машина с открытыми дверями. Приятеля - в одну сторону, девушку, которая была с нами, - в другую, меня в эту машину - шварк! - в спецмедвытрезвитель...

В общем, привозят меня в родное 43-е отделение на Петроградской. Говорят: "Молодой человек, вы пьяный". А я начал говорить:" Вы что, с ума сошли? Я артист, с концерта, забрали - идиоты что ли?". Вид у меня нормальный совершенно, вполне приличный, но достаточно агрессивный. Они меня - раз! - в отдельную клеточку. Там у них есть общая камера, а есть такая - отдельная камерка, для... ну, как бы это объяснить - для особо приближенных к Советской власти. На две коечки. Они меня туда засунули. Я не угоманиваюсь, кричу: "Экспертизу давайте!". Что значит - я пьяный? Я должен сам в этом в первую очередь убедиться! Пусть мне докажет это врач.

Они привели мне такую маму - тихонькая, спокойная женщина, в белом халатике, полная, добрая. Вывели меня туда. Она мне: " Ну что, пройдись, говорит, по прямой линии". Я говорю: " Мама! Я тебе не то что пройду - я промарширую!". И с высоко поднятыми ногами в стиле "хайль, Гитлер!" промаршировал ей по этой прямой полосе. Она на меня посмотрела так скептически и говорит: " Он, конечно, не пьяный, но плохо ориентируется в обстановке". Они меня - раз! - обратно в эту камеру. У меня тут уже никаких возражений не было - ну все, то есть, врач так приказал. Я там, правда, еще покричал немного - но на них сильно не ругался. Что с ними ругаться - они при исполнении служебных обязанностей, люди подневольные. Смотрю, собственно говоря, камера отдельная, так что же не лечь спать-то? Вот. Среди ночи меня разбудили - второго закинули. Он кричал, что у него мама - секретарь горкома партии. Шишковатого мальчишку поймали. Он сел,говорит мне:" Ты кто?"-" Да вот,- говорю,- я артист". Он говорит: "Да? Так давай песню споем". Мы с ним "Комиссары" вдвоем как затянули: "Ой, да конь мой вороной, да обрез стальной...". Тут же вошли такие менты со спокойными лицами и говорят: " Ну что, не нравится тебе здесь? Видим, что не нравится". И меня - в общий зал. Там народу... человек сто. Ну, уж в общей камере я успокоился, лег, как все, поспал спокойно, утром, как все, поднялся, надел сапоги - американские, остроносые, которыми головы-то глушил. Один, сидящий рядом, такой зэк по жизни, говорит мне:" Давай смеряемся". Я ему:" Чего тут меряться-то?". Он мне - раз так ногу свою."Ах, - говорит,- маловаты, жаль...". Я ему: " Ладно, ладно тебе...".

Короче, выпустили нас, я успел местным, своим, любимым петроградским рассказать, как да что, они мне - сразу у милиции бутылочку сухого вина, тут же, будто из воздуха соткали. Похмелили меня. Я домой пришел к жене. Она на меня: "Где был, где ты шлялся?!". Я ей честно выложил справку: вот мол! Впервые в жизни был в медвытрезвителе. А она, бедная, волновалась, думала - я с девками оттягиваюсь. Фига с два!

Через несколько дней у нас гастроли. В замечательный город Челябинск. Приходим мы в аэропорт. В этот рейс у меня книги никакой нет. Что бы такое , думаю, почитать. Подхожу к автомату, опустил три копейки, газету "Смена" купил - молодежную. Открываю - написано: "Алиса" с косой челкой". "О! - говорю, - замечательно! Свежак! Только что испеченная". Читаю - Доктор "хайль, Гитлер" кричал... ну, думаю, ничего себе - набедокурили - то, а... что же я-то не видел ничего?

А дело в том, что в Челябинске был тогда единственный уникальный концерт - выступала группа "Алиса" и группа "Нате". Взял газетку с собой, полетели. Приезжаем туда. А челябинцы нам устроили лютый прием. Встречают нас пять "пятерок" в аэропорту. Всем чуть не отдельные машины, мне - "Волгу". Ну, молодцы парни. Обслуживают в столовой местные манекенщицы. Все было очень серьезно. Приезжаем - "Алиса" уже сидят. Я подхожу к ним, говорю: " Доктор! Подарочек у меня для тебя! Почитайте свежую прессу. Купил в питерском аэропорту". Они сгрудились вокруг - читают. Ну и, как бы, соответственно, полное недоумение: что такое? Я говорю: "Ты хайль, Гитлер кричал?". Он мне: "Не, не кричал... А что делать теперь?". Я говорю: "Точно не кричал?". Он говорит: "Точно не кричал!". "Значит,- говорю, - запись должна быть - у фанов, вообще у кого-нибудь. Достаньте эту фонограмму - да в суд на них, иудов проклятых. Та це ж провокация... как говорят хохлы".

Ну, собственно, и все. И они поступили правильно. Дальше, остальное как бы известно. Такие провокации в те годы бывали часто, в общем, и их многим приходилось испытать на себе. Еще когда мы выступали с "Алисой", помню, в гримерку к нам подошел кэгебешник. Там уже ребята настраивались, мы стояли у зеркала с Костей, поправляли фишки: он - свою звездочку, я - свои феньки. К нам подходит молодой человек в сером костюме. "А что,- говорит, - вы звезд-то на себя понавесили?!". Я говорю: " А ты что, хотел, чтобы мы свастик на себя понавесили?". Ушел ни с чем. Слова не сказал.

То, к чему мы идем, не может быть
отменено ничьим приказом.
Привела ли к победе былая борьба?
И кто победил? ты? твой народ? Природа?
Но пойми меня до конца: такова уж суть вещей,
чтобы плодом каждой победы всегда становилось такое,
что вызовет новую схватку.

/Уолт Уитмент/

Я понимаю, что этот вопрос все равно мне зададут, как задают его всякий раз, когда мне приходится давать интервью. - Но все-таки почему же вы разошлись с Костей? Я отвечаю по возможности кратко: - В результате творческого несогласия. Подчеркиваю - творческого. Или спрашивают еще категоричней: - Что между вами произошло? - Между нами ничего не произошло. Он был и остается моим старшим братом. Просто у каждого вокзала оказалась своя дорога.

Он пришел и спросил: "А что у вас происходит здесь?".
Сказали: "Ничего, живем нормально". Его посадили, налили
ему чаю. Он спросил: "Вас кто-нибудь охраняет в этой жизни?".
     Ему сказали: "Да". Он говорит: "Кто?". Отвечают: "Санитары".
Он предложил: "Давайте я спою вам песню". Начал петь. Вдруг
звонок в дверь.
     Он открыл. Вошли люди в белых халатах, в колпаках и
черных очках. Опять санитары-оборотни пришли? Да, это
санитары-оборотни. Мимо них прошмыгнула крыса и скрылась. Они
спросили: "Здесь есть еще кто-нибудь кроме вас?". Он ответил:
"На улице есть дождь".
     Они вошли, обыскали все комнаты и никого не нашли. "В
феврале у вас был гость". - "Да, был, но его теперь уже здесь
нет".
     И он ему сказал: "Если ты хочешь, ты можешь стать
генералом. У нас очень большой город, в этом городе все
можно". Он говорит: "Не хочу. Лучше я буду наркоманом, чем
генералом".
     "Ты будешь позорить нашу семью?" - "Нет, я не хочу
позорить нашу семью. Просто я не собираюсь этого делать,
и все". - "Так кем ты станешь?" - " Кем стану, тем стану".
     Знаешь, однажды моя рука была в голове моего друга. Он
спрыгнул с пирса и утонул. Я бросился его спасать. Когда я
вытаскивал его на берег, моя рука провалилась в его мозг.

Из ненаписанного сценария к неотснятому фильму.

Меня часто просят рассказать об инсценировке "Егоркиной былины" в университете. Мы делали это втроем - Башлачев, Кинчев, я... Башлачев сочинил вещь, которая совершенно классически является... колдовской. У него таких вещей две: "Егоркина былина" и "Ванюша". Я боюсь этих песен - но не то чтобы такой..."страшной" боязнью, а - духовной. Потому что человек, входящий в образ того, от имени которого он поет, сам как бы должен отчасти становиться своим персонажем. Саш-Баш в этом был очень силен - он сначала входил в образ, потом переносил его на других, чем, собственно, и лечил их. Классический русский стиль - "подобное лечится подобным". То есть он рассказывал алкоголику о его галлюцинациях. Я сначала, когда впервые слушал эту песню, не понял - о чем это. Потом до меня дошло, что здесь переложен классический бред алкоголика.

...Он, бродяга, пьет год без месяца –
С утра мается, к ночи бесится,
Перемается, перебесится,
Перебесится да повесится...

– пел он сначала. А потом уже пел по- другому: "да дай Бог - не повесится" - В " Ванюше" - еще страшней ситуация.

Это некие заклинания, которые равноценны, скажем, гемадезу, всяким химическим средствам, которые возвращают человека обратно. Потому что, если человеку подставить зеркало и показать самого себя в его естественном виде, в котором он находится... Это был изначальный "алисовский" принцип - зеркала. Я тоже пытался делать именно так. Потому что, если хочешь показать бюрократа - ты должен сам стать им и поговорить с ним на его языке, как будто ты пришел к нему на прием своим парнем. Это очень тяжелая ситуация, она выкачивает силы. Это страшно. Мне страшно даже тогда, когда я пою друзьям эти песни. Вдвоем мы еще осиливали их запросто - на двоих одну бутылку не страшно, а вот одному - целую... очень тяжело. Потому что ты берешь на себя ту же ответственность. Когда начинаешь петь - ситуация сразу начинает моделироваться. Любой человек, поющий это, либо воспроизводит, либо делает, либо творит, то есть Франкенштейн - неумолим. Даже если ты поешь о розовом кусте. Он все равно вырастет, и ты однажды его увидишь. И если ты борешься с чем-то - ты все равно с ним сочетаешься.

Я взял на себя третью часть трюмо - так было у нас с этой песней: взгляд прямо, взгляд справа, взгляд слева. Мы просто ему помогали. Потому что прямой взгляд - слишком страшно. Любой человек, который вмазался, предположим, ЛСД, не может смотреть на себя в зеркало. Я, когда меня впервые вмазали ЛСД, нашел способ выйти из этого состояния при помощи колокольчика, зеркала и глаз. Возбуждаешь слух, зрение и разум, тогда останавливаешься. Это колдовская телега. Возможно, я фантазирую, но мне это помогало.

Так вот, выступали мы в университете и решили сыграть "Егоркину былину". Костя сказал, что он сыграет пальцами, я решил сыграть на" дудочке пана" - знаете, чилийская флейта. Начали мы качать тройную энергию - Башлачев пятился, пятился и в один прекрасный момент просто провалился. Осталась одна гитара. Там дырка была в сцене. И песня оборвалась. Но настолько было фантастическое зрелище, что все это помнят до сих пор. Мы вытаскивали его из этой дыры - а песня кончилась.

Была такая история. Я ему не поверил, но он рассказывал. Он говорил, что в Сибири /не знаю, какой это был город/ актеры местного театра решили устроить ему концерт ночью. Там стояло чучело козла, и когда он играл "Егора Ермолаича", оно неожиданно у всех на глазах поскакало. Я, говорит, сам бы никогда не поверил, если бы не увидел это собственными глазами - козел поскакал! Надо песню эту слышать - для того, чтобы это понять._____

...Женщины в жизни Башлачева? Настю я хорошо знал, а других деву- шек, которые были рядом с ним, знал мало, хотя они были. Он относился к женщинам с любовью. Но у нас выработался такой особый тип женщин - социалистический. Даже светлая женщина, находящаяся с детства в темной среде, приобретает черты темной. У Сани была очень открытая душа. Он любил повторять, что каждая проповедь хороша тогда, когда она - исповедь, и точно так же повторял, что каждое содружество хорошо тогда, когда оно - любовь. А с такого рода максимализмом очень трудно существовать. Он "снимал" с девушек, с которыми общался, ту черную пелену - своими экстрасенсорными полями, что ли, и песнями своими. Были случаи, что у пожилых женщин, уже прошедших период климакса, после его песен наступала "вторая молодость", даже чисто физически - начинались месячные. А сколько у него было женщин в "практическом" смысле, я, честно говоря, не знаю, да и глупо было бы подходить к этому арифметически. Здесь был уже какой-то другой уровень отношений, не имеющий ничего общего с совдеповскими понятиями "аморальности".

Помню, когда мы были в Сибири, сибиряки как мужики хозяйственные познакомили нас там с двумя девушками, которые помогали нам существовать, - Лена и Яна. Девушки как девушки, достаточно нервные, энергичные. Как-то в один прекрасный день они исчезли вместе с Сашей - уехали на дачу. Я остался один развлекать сибирскую тусовку - ну, об этом я уже упоминал. Они все объявились через несколько дней, такие спокойные, притихшие...

Потом прошла еще пара лет, объявилась у нас группа "Гражданская оборона". Я пришел к ним на концерт, смотрю - стоит на сцене девка. То, что они играют, музыкой назвать трудно, но энергия идет в чистом виде, сумасшедший драйв на двести двадцать вольт. Это была та самая Янка. Не знаю, какую роль сыграл Саш-Баш в ее судьбе, но, судя по результатам...

А если он говорил, что " у него на небесах есть девушка, которая помогает ему писать песни", - то, я думаю, что это была девушка метафорическая. Имя ей - Любовь. Он был всегда склонен образ превращать в реальный персонаж. Мало того, что он сам превращался внутри него, - он образ делал реальным.

Теперь многие задают такой вопрос - как же мог Саш-Баш покончить с собой, ведь он был очень светлым человеком, умеющим поддерживать других людей вокруг себя.

Мы с Костей после того, как это случилось, засели на два дня вдвоем - пили, пытались воспроизвести эту ситуацию, пытались представить себе, как это могло произойти. Как это произошло - мы сумели понять, но вот - почему...

Я все-таки думаю, что самоубийством это не было - по крайней мере, самоубийством в классическом виде. Я склоняюсь к мысли, что тут виноваты грибы. В последние годы в питерской тусовке это увлечение было очень модным - впрочем, мне кажется, теперь оно идет на спад. Грибы - исконно русский наркотик: на Руси ведь никогда не было химических наркотиков, не было опиума, гашиша, но скоморохи издревле "торчали" на мухоморах. Ни к чему хорошему, как правило, это и тогда не приводило. Наркотики вообще сначала дают иллюзию "расширения сознания", но это очень опасный путь, на нем многие гибнут - гибли на Западе, среди рок-музыкантов, и у нас... Я знаю, что в последнее время перед смертью Саш-Баш очень активно общался с одной девушкой, которая, так сказать, как раз поощряла распространение этого увлечения. И грибы действуют на психику очень странным, непредсказуемым образом - особенно на такую восприимчивую психику, какая и была у Саши. Могут подтолкнуть к самым невероятным действиям. Мне кажется, ему в тот момент показалось, что он сможет полетать. И он полетел.

Приятели, ночевавшие у него в квартире, рассказывали, что он начал будить их в восемь утра со словами:" Смотрите, солнышко восходит, пойдемте-ка в баню...". Ему сказали:" Да ты с ума сошел, такая рань, какая сейчас баня?". Он будил их через какое-то время опять - снова с тем же предложением. А потом они проснулись часов в двенадцать, Женя Каменецкая подошла к окну и увидела уже только кровавое пятно внизу, на снегу. Тело уже убрала милиция. В квартиру не поднимались, потому что не смогли сразу вычислить, откуда же он упал - дом-то высотный, многоквартирный.

Проводятся сейчас многочисленные концерты, сейшены памяти Башлачева. Я к таким мероприятиям отношусь ни плохо, ни хорошо - никак. Наверное, это нормально. Но мне это ненужно как-то - я просто храню его в сердце, как своего брата. И все.

Через какое-то время я написал ему письмо. Туда, где он сейчас находится. Говорят, самоубийц пятнадцать лет на небо не пускают - так что, возможно, он еще находится где-то среди нас. И когда о нем вспоминают, поют его песни, то как бы "подкачивают" его своей энергией. Но это, конечно, может, только фантазия моя - не знаю.

Это не было песней, посвященной памяти Башлачева, а просто письмом ему.

           Ты был разведчиком солнца во всех городах,
           Они нашли тебя мальчиком, знавшим дорогу наверх.
           Чтоб вернулись все птицы,
                      которых не слышал никто никогда,
           Ты должен отдать им  свой звон, заклинанья и смех.
           Двадцать пять - это зона любви,
                         двадцать семь - это вышка.
           Солнце входит в две тысячи нищих, больных
                                             городов...
           Чело Века в наказ
                     как субстанцию, данную нам в ощущеньях,
           На двенадцать апостолов-струн
                                   оставляет любовь.
           Каждый поэт  здесь  богат, как церковная крыса:
           Сотни бездомных детей - невоспитанных слов...
           Но  если небо - в крестах...
                          то дорога мостится
           Битыми
                 черепами
                      колоколов.
           Ах, эти песни-сестренки,
                        ах, колокола-колокольчики,
           Над хрипящей тройкой, даль - око сияющей зги...
           Только лед на виски...
                      и под марш примитивных аккордов
           Принимайте парад на плацу всероссийской тоски.
           Кто соревнуется с колоколом в молчаньи -
           Тот проиграет, оглохнув под собственный крик,
           Счастливой  дороги, Икар!
           Когда  им  в  раю станет жарко
           От песен -
           Ты новым отцом возвращайся к нам на материк.
           Синий лед отзвонит нам дорогу весеннею течкой.
           Мы вернемся в две тысячи нищих больных городов.
           И тебя поцелует
                          красивая черная ведьма
           В улыбку ребенка
                          под хохот седых колдунов.
           Мы пройдемся чертями по каменной коже Арбата,
           Пошишкуем в лесу да попугаем бездарных ворон...
           ...Только кровь на снегу...
                          земляникой в февральском лукошке -
           К нам гражданская смерть
                          без чинов, орденов и погон.
           Ты был разведчиком солнца во всех городах.
           Они нашли тебя мальчиком,  знавшим дорогу наверх.
           Чтоб вернулись все птицы,
                          которых не слышал никто никогда, -
           Ты должен отдать им свой звон,
                                        заклинанья и смех.
           Впрочем, это песня - и ее лучше слушать, 
                                               а не читать.
                ...Счастливой дороги, Икар.

Есть в Питере знаменитая история о котельной по имени "Камчатка".

Однажды Сергей Фирсов обратился с разговором к некоторым музыкантам рок-клуба по поводу Очень Выгодной Работы. Дело в том, что как раз в тот период угроза безработицы нависла над Санкт-Петербургом, как черная туча над Уфой. Он предложил: делать, говорит, там ничего не надо, два раза подкинул уголь и пошел. Отапливать женское общежитие. И набрал гвардию. Работали там Цой, художник Олег Котельников, Саш-Баш - не в натуре,а,что называется, "на подвесе", заменяя других, - Начальник и Фирик. И - мы заступили на работу.Сначала, пока было тепло, все действительно было хорошо - делать и впрямь почти ничего не нужно. Закинешь лопаточку-другую и, если нет никого, садишься за гитарку, либо за книжку, либо за перо, либо за чаек-сахарок, либо за сальце с хлебушком, либо вообще - спишь просто, как Емеля на печи. С утра просыпаешься - и домой пошел. Опять же гости - приятели, оттяжки. Собственно говоря, группа "Нате" начала репетировать прямо в котельной. Мои борзые парни притащили туда колонки и там начали играть.

И все бы хорошо, но потом начало подмораживать. Потихонечку-полегонечку, но начало. А дело в том, что друзья-то приходят, Петроградская - место центральное, если засидишься, в крайнем случае, потом можно пешком дойти. Тот же Саш-Баш приходит к нам, смотрит - гости сидят. А там американцы-голландцы, водка "Смирновская", пряники, пирожки, конфетки, все песни поют, оттягиваются. Выходит иногда только кочегар за дверь, а вся остальная компания сидит себе. А там - выйдешь за дверь, и нет никого. Котлы гудят, проклятые, и нужно взять кочергой, вытащить оттуда уголь раскаленный, все прочистить - а вокруг угарный газ, как в аду, все очень люто, хотя делается это за пятнадцать минут. Условий никаких. И я еще говорил тогда: "Как вы думаете, где будет место рокера в аду? Конечно же, уголек под котлы подгребать. Опыт же есть... Ну ведь не в самих же котлах - не за что...".

И Саш-Баш говорит Фирику: " А что это я "на подвесе" работаю? Давай я буду работать, как все". И вот проработал он одну ночь, я за ним следом прихожу в смену. Он сидит такой - с черными подводками под глазами, как у кочегаров и нефтяников, даже после того как они в душе помоются, - угольная пыль въедается. И он говорит: " Я уезжаю в Москву, я так не могу". И уехал под крылышко к своей любимой девушке Насте.

Цой работал, как зверь, сказать нечего. Гастроли - гастролями, это дело святое, у нас так было заведено. Но приезжали с гастролей - и снова становились к котлам. Кочегар он был добросовестный - ну, кореец, одно слово.

Уехал Саш-Баш под крылышко к Насте - остались мы без него, одинокие сотрудники зимы. Грянули тут в Питере морозы градусов под сорок пять. Люди по улицам ходили, обернув лица шарфами. Любая машина останавливалась, как позовешь - без разговоров. Денег даже не брали. Ну, далеко не везли, но если рядом - непременно.

Я вышел однажды из котельной на улицу, где был свален уголь. Подошел к этой черной горке. А там нужно было набросать тринадцать тачек, все эти тачки загрузить в котлы, чтобы они прогрелись, потом все это вычистить, и так раза три или четыре. Я взял ломик, ударил по горке, она - дзынь! Я второй раз, она снова - дзынь! Как Медной горы хозяйка. Я воткнул ломик в снег и сказал себе:" Все, я пошел спать". Через какое-то время прибежали девочки - человека три-четыре. Говорят: "Что такое, холодно, замерзаем, котельная не работает...". Я им говорю: " Девочки, лучше приходите по одной, я вас сам буду греть, а гору эту не разрублю".

За что и был уволен по тридцать третьей статье...

 

*   *   *
(здесь в копии рукописи что-то пропущено)

 

*   *   *

      ... запахом паленого асфальта, жареных баранок, духотой
          улиц.  Человек, который его вел, сказал ему: пойдем,
          я покажу тебе умных людей,  они тебе расскажут то, о
          чем мы не говорим.
             "Так куда же мы денемся?". - "Денемся туда, куда
          нужно. Я тебя приведу". - "Ну, пойдем".

                                 Из ненаписанного сценария к
                                 неотснятому фильму.

 

*   *   *

                  Это совершенно  невозможно.  Они  взяли все
              одновременно с трех мест.  Подставили сразу три
              точки.  Они  думали,  что  они могут сделать из
              треугольника круг, квадрат, вообще, все, что им
              угодно.  Они  думали,  что  они  всевластны над
              фигурами,  людьми, очертаниями, способностями и
              сознаниями.  Но они сделали сразу три ловушки -
              тут, здесь и там.
                  Машина ехала   совершенно   спокойно.   Они
              заскочили в нее сразу  все  трое.  Кто  там  за
              рулем?  Это она,  наша девушка. Голая, красивая
              девушка с калейдоскопическими глазами.
                  - Как тебя зовут? - крикнули они.
                  - Любовь, - ответила она. - Успокойтесь,
                  парни, я везу вас туда, куда надо.
                  - Значит, ей  можно довериться, - сказали
                  они   и успокоились.
P.S. Этот фильм должен был снимать Рашид Нугуманов. Мы придумывали сценарий втроем - с Доктором и Саш-Башем. Сценарий должен был писать Аркаша Высоцкий, но у нас как-то так ... не сложилось.

Про Злату Бабу на цепочках - символ покоя - придумал Саш-Баш. А у Доктора действительно была такая ситуация - он мне рассказывал, - когда его друг разбился, прыгая в море с пирса, и он, вытаскивая его на берег, почувствовал, что его рука проваливается в мозг разбившегося.

Пересказывая этот сюжет, я везде говорю "он". Хотя на самом деле тут три героя.


Святослав Задерий
(окончание, начало см. в Забриски Rider'е с глазом на обложке)

От редакции: в полном варианте этого любопытного произведения существует еще послесловие, написанное от лица "соавтора". Мы приносим свои извинения, но журнальный вариант он и в Африке - журнальный вариант. Простора маловато... Спасибо соавтору за работу над сохранением разговорного стиля повествования.

Выражаем благодарность рок-фотографу Олегу Беликову, без помощи которого рукопись Задерии до нас не дошла бы никогда. Ребята, живите долго!

Home
KOMnOCT

sound by
led zeppelin
the battle of evermore