Искусство требует жертв

Героическая смерть наступает от супердозы героина.
Ганушкин

«... И чайник сказал утюгу:
— До Черёмушек? Нет, не могу!»
Поэзия жизни.

Поле. В середине – кол. На колу – хомяк. Хомяку явно не повезло. Воровал-воровал колоски – и вот, доворовался. Джунгельские законы средней полосы.

Хомяк вопил громко, ни дать ни взять Тарас Бульба перед лицом ненавистных захапчиков. Невдалеке от него примостился Суслик с мольбертом, творя очередную весёлую картинку исторического напрвления.

Стиль его был весьма оригинален, да и техника тоже: маслом по скатерти. За подобные художества он не раз оказывался распорот до неузнаваемости. И поныне Суслика, как только увидят, бьют в местах общественного воспитания.

А манера – вылитый Иероним Босх! На скатерти обозначились совершеннейшие чудеса, легко заметные даже не подбитым глазом. Каждому колоску Суслик умудрился придать такое зловещее выражение лица, что создалось впечатление, будто Бульбу поймало стадо эсэсовцев, и он всё пытается и пытается, но ничего из него не выходит. И небо – цвета ядерного ответа, и горизонт местами сворачивается, словно пропавшее молоко.

За спиной художника послышался шухер. Обернувшись, Суслик увидел унылого Ёжика, плывущего к нему в туманном облаке винных испарений.

— Опять «Три семёрки!» – грустно сказал Ёжик и протянул другу портфель с пузырём крупнокалорийного портвейна.

— Как ты сказал?! – внезапно проснувшееся вдохновение подбросило иссохшие лапки Суслика и он вмиг начертал на незаляпанном уголке скатерти эскиз нового шедевра.

Воодушевление передалось Ёжику, который, не долго думая, отгрыз горлышко бутылки, ввинтив в себя половину содержимого.

— Гадость-то какая! – выдавил он после серии рвотных гримас.

— Не нравится? – тревожно спросил Суслик, мысленно пребывая ещё очень далеко.

— Да я не про то ... Я про это ... – еле поводя сведёнными скулами, молвил Ёжик.

— А-а! – успокоился художник, следуя за примерным Ёжиком.

Яду мне, яду! Глаза у Суслика сошли с орбиты, делая его похожим на мохнатую креветку. Ёжик с потом, выступившим на иголках, смотрелся тоже лихо.

Но – всё в жизни переходящее! Прошёл, куда нужно и портвейн. Отдувшись, друзья постепенно подобрели и вскоре развалились на свежезелёной травке, ловя непослушными глазами слишком шустрые для них облака. О, блаженство и отрада трудового летнего дня с великолепной, ласковой погодой. Солнце пригрело их по всей внешности – портвейн внутри творил ту же, хоть и невидимую, работу. Хотелось тихо-тихо напевать самоколыбельные песни.

Неожиданно партизански молчавший некоторое время Хомяк очнулся и подал свой немузыкальный голос.

— У него, что, мартовская пора пришла, что ли? – вяло поинтересовался Ёжик.

— Да нет, - после паузы раздумчиво сказал Суслик – Видать, совесть проснулась.

— Может, снимем его с кола? Всё-таки друг, – предложил Ёжик, – а то люди с ним сурово...

— Давай лучше завтра! А то я ещё картину не дорисовал. Хорошо?

— Ой, хорошо! – полностью согласился Ёжик, и друзья отрубились.