Конечно, мне трудно предположить, чтобы какие-то предвестники хиппизма появились в Германии. Анекдотичная любовь фрицев к порядку, к маршам и блицкригам сыграла нехорошую шутку с моей фантазией – она напрочь отказывается рисовать душещипательные картины хризантемовых дней и ночей, выпавших из бюргеровского гнезда немцев. Заранее принимаю к сведению все возражения, но исправиться не могу...

Однако исследователи хиппов сообщают нам следующие полезные вещи:
Именно в Германии в 20х годах этого века появилось НЕЧТО, здорово напоминающее современны хиппи. Сотни молодых людей объединились в группы под названием WANDERVOGEL. Юные создания, не создавая каких-либо организационных структур типа 5+5, где есть босс пятёрок, который подчиняется начальнику десятки и т.д., плевали на взрослые авторитеты и в дни своих школьных каникул и отпусков балдели в живописных уголках сельской германской местности, а ночи проводили в сараях и на сеновалах. У них была своя «спецодежда». Подозреваю, что исследователь, сообщивший нам, что wandervogel’цы носили “shot trousers”, имел ввиду известные всему миру кожаные шорты. Играли немецкие деды американских хипов на гитарах и лютных, сорили во всю лепестками хризантем и астр. Автор «Хиппи. Взгляд на ...» также сообщает, что члены WANDERVOGEL носили длинные волосы и сандалии, не мылись, порицали городскую цивилизацию, читали Германа Гессе и индийских философов, ратовали за свободную любовь... Всё вроде бы сходится.

Но wandervogel’цы, как бы длинноволосы и не умыты они не были, не создали ничего значительного в литературе или живописи. Единственное, что им в какой-то степени удалось – оживить в определённой степени традиции немецкого песенного фольклора...

«Разбитое поколение» (англ. beat generation) (битники) – лит. и молодёжное движение в США сер.50х-нач.60х гг. ...Провозглашала добровольную бедность, бродажничество, эрот.свободу, анарх.гедонизм, отрешенность от социальных проблем, увлечение Дзен-буддизмом (см.Дзен). Писатели Р.П. (Дж.Керуак, А.Гинсберг, Л.Ферлингетти) тяготели к бессюжетности, свободному стиху, метафор. яз., шокирующей лексике, импрессионистичности описаний. Неоавангардистские и нигилистические тенденции обусловили распад движения» (Советский энциклопедический словарь. Издание четвёртое, исправленное и переработанное, дополненное).

Расчёт с публикацией у нас поэзии «разбитых» был верен: «Не возьмут, а если возьмут, не прочитают, а если прочитают, не расколят... Ну, а если ...» Эй, ты, недостреленный, давай-ка на кол!

С прозой дело обстояло ещё сложнее, два микроскопических, нейтрально отутюженных кусочка из «На дороге» Керуака – и «рвите, шакалы, на части падаль в дорожной пыли». Оставалось только одно – выучить английский. А тут отсеивалась и часть богемной публики, кто по ленности, кто по общей просветлённости, кто по причине языкового склероза... и т.д. А кто по главной: «На кой хрен, если итак всё is getting better all the time»... А действительно, на кой?... – Ориентируясь по заглавиям – «На дороге»? – Выходи на дорогу, потом можешь смело говорить об общественной значимости керуаковской прозы... «Вопль»? – вопи как болотная выпь про лучшие мы поколения, квакающие в глубоком маразме... А если ты чокнутый филолог или просто чокнутый? – Варись в собственном соку... Молох разрешает, поскольку являет развлечение и наказание в одном лице. Вполне закономерно, что даже имена (ай да Керуак, ай да сукин сын!!!) не стали своеобразным паролем в самодовлеющей среде позолоченной молодёжи, а распространялись в ограниченных дозах пропорциях и по всем её поколениям от «О» и ниже... Сохранялся лишь некий интерес, нырнувший в замочную скважину информационной древесины... плюс божественная триада поколений-определений («Х.П.М.» - Хиппи. Панки. Металлисты.). Лишь иногда всплывало слово «битник», как некая предтеча фиг знает чего, а непосредственно всего. Зачастую оно вообще ассоциировалось с THE BEATLES в целом и бит-музыкой, в частности, и с хиппи, в особенности.

Принято считать, что «Разбитое поколение» вело своё отсчёт от 1944 года, когда в Нью-Йорке встретились Керуак, Гинсберг и Уильям Берроуз, и стали друзьями и собутыльниками... Тогда же Керуак узнает словечко “beat”, послужившее основой большой мифотворческой шутки – оно было отлично усвоено в общих чертах и использовалось средствами массовой информации в качестве модного ярлыка. Хронологию «разбитого поколения», собственно, и определяют по биографиям этой троицы – K.G.B., все остальные персонажи упоминаются, как входящие в компанию – таким образом од адрес звания «разбитых» попали почти все мало-мальски известные молодые писатели послевоенной Америки. В 60х годах новых «разбитых» олицетворяли Кен Кизи , Тимоти Лири, Боб Дилан с мало кому, а точнее, никому непонятным, но по-сумасшедшему раскупаемым «Тарантулом», Леонид Коен – некто вроде канадоамериканского Высоцкого, полу-музыкальная-полу-поэтическая группа THE FUGS, доводившая слушателей до смехового оргазма (особенно если они хорошенько перед эти дунули), и плюс Джим Моррисон. Кстати, Моррисон в своём интервью неоднократно заявлял, что непосредственными корнями его поэзии были «разбитые» Керуак и Гинсберг, проводит невидимую связующую нить вглубь времени к Рембо и Лотреамону, и далее – к Блейку, Вийону и трубадурам...

«Побитость», «выбитость из колеи» (beatness) для Гинсберга и многих других означала своего рода «взгляд на общество с самого его дна», находящегося вне общественного понимания добра и зла, общепринятых моральных ценностей, который в те дни (1948г.) предлагается как обыденный взгляд на окружающий мир, стандарт восприятия..., когда книги Генри Миллера и Д.Лоуренса («Любовник Леди Чаттерлей») были запрещены и считались непристойными. Ты не могу просто так курить в кайф марихуану без того, чтоб тебя не считали наркоманом (подсевшим на наркоту), человеком больным и бесполезным, занозой в теле общества... Эти условия вызывали убеждённое понимание галлюцинативной природы классификаций и терминологий официальных институтов власти. Акцент был поставлен на материализме (вещизме) и благополучной карьере. У большинства американцев после Второй Мировой войны была настоящая страсть к нормальному образу жизни, но мы чувствовали, что это лишь убогая причина, напяленная неизвестно кем и скрывающая собственное бессилие.

Образ «разбитого» поистрепался и был ассимилирован массовой культурой, став не более чем эффективной позой протеста против невинных общественных обычаев. Быть «разбитым» стало обозначать лишь прикид для тусовки: для парней реквизит состоял из тёмных очков, кожаных сандалий, джинсов, беретов и чёрных свитеров с высоким воротом; широкие брюки, сандалии, просторные блузы, прямые распущенные волосы – для дам. “Beat” стал играть социальную роль благодаря тем самым типам , чей образ жизни сами «разбитые» яростно отвергали. Само слово “beatnick” было придумано бульварным фельетонистом из Фриско по имени Херб Каен (Herb Caen) в середине 50х. Он просто скрестил два слова: английское “beat” и русское “sputnik”. Таким образом и было получено подопытное определение для бородатых завсегдатаев богемных кафе северного пляжа (North Beach-Bitch), которое было немедленно подхвачено остальными газетами как карикатурный образ любого, кто каким-либо образом отождествлял себя с «выбитостью», «разбитостью» (“beatness”) и «разбитым складом ума» («разбитыми ценностями» – beat attitude). Сами же битники значительно преуспели в ещё большем затуманивании в средствах массовой информации того, что в идее «разбитости» было не достаточно определённо – это нащупывается только интуитивно, только индивидуальным чутьём...».

ДЖЕК КЕРУАК, отрывок из статьи «ПРОИСХОЖДЕНИЕ РАЗБИТОГО ПОКОЛЕНИЯ», опубликованный в журнале “Playboy” в 1959 г.

«... Как и для моего деда, моя настоящая Америка заключалась в ощущении дикой самоуверенной индивидуальности. Но к концу Второй Мировой Войны, в гибелью стольких клёвых парней (думаю, где-то с полдюжины только в моём собственном окружении) это чувство стало исчезать... Однако чуть позже совершенно неожиданно оно вспыхнуло снова – появились хипстеры, фланирующие по улицам, потрясая благопристойных граждан, которые с сокрушённым видом качали головой и вопили вслед: «Эй, ты, псих!!!»

Впервые я увидел хипстеров, склоняющихся вокруг Таймс Сквер, в 1944 году, и, честно говоря, в особый восторг они меня тогда не привели. Один их них, Хянчке из Чикаго, подошёл ко мне и сказал: «Чувак, я разбит напрочь...» (“Man? I’m beat...”). Я моментально понял, что этот человек имел в виду. К тому времени я ещё не врубался в боп, который тогда был представлен Бредом Паркером, Диззи Гиллеспи и Бэгзом Джексоном; последним из великох свинговых музыкантов считали Дона Баэза, который вскоре свалил в Испанию; но позже я въехал... Незадолго до этого я откопал все мои старые джазовые пластинки в Минтон Плейхаусе, там были Лестер Янг, Бен Уэбстер, Джон Гай, Чарли Кристиан... и др. Ну, а когда я услышал Птенца из Диза в клубе «Three deuces», то понял, что они были серьёзными музыкантами, игравшими с бестолково пьяным новым саундом и наплевал на то, о чём думал я сам или мой приятель Сеймур... На самом деле, когда я, потягивая пиво, подпирал стойку спиной, а Диззи, неожиданно подваливший к бармену за стаканчиком (надо думать – воды), встал прямо напротив и, растопырив руки, потянулся за ним прямо над моей башкой, а потом, пританцовывая, ушёл, то у меня появилось ощущение, будто он знал – в один прекрасный день я воспою его... и, благодаря стечению некоторых обстоятельств, опишу одно из его выступлений. О Чарли Паркере в Гарлеме говорили, как о величайшем со времён Ча Берри и Луи Армстронга, музыканте.

Так или иначе, хипстеры, чьей музыкой был боп, выглядели, как бандиты; но они говорили между собой о тех вещах, которые интересовали и меня: длинные зарисовки личного опыта и видения, исповеди на всю ночь, полные страстей, запрещенных и подавляемых Войной; суматоха и шумные сумасбродства, брожение молодого духа (так похожего на древний человеческий дух)... И когда Хянчке, с лучистым светом, брызнувшим из его полных отчаянья глаз, появился среди нас и просто сказал: «Чувак, я разбит...» – то прозвучало это словечко, заимствованное, вероятно, из лексикона каких-нибудь карнавалов (на Среднем Западе) или из наркоманских кафешек... Это был новый язык, настоящий жаргон негров; слово, лаконично выражавшее массу вещей (я разбит, я выпал, я офигел и т.д.) и оно быстро прилипало к тебе, так же как и “hung up”.

Некоторые из хипсеров были буйнопомешанные, долго и с надрывом гнавшие бессвязную пургу. Это было чертовски здорово. Концерты происходили каждую ночь; настоящая симфония бопа... К 1948 году всё стало принимать чёткие очертания. В этот буйный год наша группа будет таскаться по улицам, орать «Привет!» и даже останавливаться и разговаривать с любым, кто бросит на нас дружественный взгляд... А симпатию к себе хипстеры чуяли за километр... именно в этом году я встретил Монтгомери Клифта, небритого, в грязной потрёпанной куртке. Сутулясь, он брёл с компанией вниз по Мэдисон Авеню... и Чарли Бердз Паркера в чёрном свитере с высоким воротом. С ним был Бэбс Гонсалес и обалденная красотка... Большая часть недоразумений, связанных с хипстерами и «разбитым поколением», возникла из-за того, что всегда существовали два различных стиля хипстеризма, два типа: “cool” (спокойные, безразличные) – бородатые молчуны, погружённые в свои проблемы, с видом язвительного глубокомыслия на лице, сидящие в битниковском кабаке, со взглядом, устремлённым в едва пригубленный стакан... Их речь тиха и недружелюбна... Их, одетые во всё чёрное, подруги, как правило, ничего не говорят... И “hot” (эмоциональные, взрывные) – сумасшедшие, общительные, с горящими глазами (всегда наивные, открытые) сумасбродные чудаки, которые бегут из бара в бар, из притона в притон... в поисках знакомых, нетерпеливые, пьяные, подбивающие «сделать это» (“Do it”) безразличных битников, которые стараются не замечать этих «горяченьких» типов. Большинство писателей «Разбитого поколения» принадлежат к «взрывной» школе. Конечно, наутро надо хорошенько подогреваться пивом, дабы вечером засверкать всеми искрящимися гранями других напитков... В большинстве случаев соотношение hot и cool – 50 на 50. Скажем, такой необузданный хипстер, как я, в конце концов полностью погружается в себя в состоянии буддийской медитации; но когда я иду на джазовую тусовку, я ещё чувствую в себе заводные крики музыкантов: «Жги, детка, жги!» («Кончай, детка, кончай!» - “Blow, baby, blow!”) – хотя сейчас я уже слишком стар для этого.

В 1948 году «взрывные» хипстеры мчались на машинах (как это описано в “On the road”) в поисках дикого, кипящего джаза; такого, как у Вилли Диксона, Счастливчика Томпсона, Биг Бэнда Чабби Джексона; тогда как «спокойные» внимали, полностью погружаясь в себя, «правильным», но очень клёвым группам Ленни Тристано и Майлза Дэвиса... Тогда всё выглядело точно также, за исключением того, что это «всё» превратилось по своим масштабам в национальное поколение, к которому и был прилеплен ярлык “BEAT”. Все хипстеры этот ярлык ненавидели. Слово “beat” изначально относилось к человеку неимущему, смертельно уставшему, выброшенному за борт жизни; и, как правило, означало печального бродягу, бомжа, засыпающего в подземке. Сейчас это слово приобрело официальный статус и применяется по отношению к людям, которым даже в голову не придёт ночевать в подземке, но которые общаются между собой на новом языке, при помощи новых жестов и отличаются совершенно другими (ещё одними другими) нравами. «Разбитое поколение» просто стало лозунгом и ширмой для революции нравов в Америке.

Я написал «На дороге» за три недели изумительного мая 1952 года, когда жил в районе Челси, Лоуэр Вест Сайд, в Манхеттане, на высоте 100 футов... Здесь я обратил «Разбитого поколения» в слова и таскался с ним на все университетские пьянки и дикие сборища..., загружая юные, неокрепшие мозги. Окончательно охреневшие в этой грязной дыре, а потому чересчур восприимчивые... «Да-а-а, это клёвые парни, - говорили они, - но куда же запропастились в самом деле Дин Мориэрти и Карло Маркс?» (Нил Кэссиди и Аллен Гинсберг – прим. перев.) – «Я думаю, они не появятся в такой тусовке. Они слишком своеобразны, слишком таинственны и странны, слишком подпольны...».

Рукопись «На дороге» была спущена с 100 футовых небес на землю... И сразу же сыграла в ящик стола, разочаровав моего менеджера. В это же время издатель, очень интеллигентный человек, сказал мне: «Джек, это почти как у Достоевского... Но кто в этой стране будет сейчас читать такую книгу...» - Ну я и плюнул на всё... За последние пять лет я был всем и вся: бродягой, шахтёром, моряком, нищим, журналистом, псевдо-индейцем в Мехико, но я продолжал писать... Моим кумиром был Гёте, я верил в силу искусства и мечтал о том, что когда-нибудь напишу третью часть Фауста, что я и сделал в «Докторе Саксе». В 1955 году появилась моя статья «Джаз Разбитого Поколения» (отрывок из “On the road” – прим. перев.), так что это слово (“beat”) стало распространяться ещё быстрее. Оно размножалось так, как размножаются кошки..., с той же скоростью и очень похоже по исполнению. Всюду появились странные, прихэтованные мужики (от “hip like cats”, на слэнге слово “cat” означало «мужик, чувак»), ребятишки из колледжей, толком не знающие, за что зацепиться, но в непонятных прикидах, в разговоре между собой вставляющие те же словечки, что я слышал когда-то на Таймс-Сквер.

1957 год. Наконец, был опубликован «На дороге». Всех как будто прорвало в один миг, многих свело вместе и вскоре каждый начал трепаться о Разбитом поколении... Где бы я не появлялся, я давал интервью направо и налево, постоянно отвечая на вопрос: «Что я имел ввиду придумывая такую штуковину?!» Люди стали называться битниками, битами, джазменами, бопниками, постельниками, и в конце концов меня провозгласили автором всей этой мотни...».

Словечко “beat” вызвало к жизни, как вы уже поняли, невиданный миф, вернее, соединение всех мифов, вместе взятых, которое успешно простимулировало множество последующих событий 60х годов. Пресса раздула этот миф в таких масштабах, что породила целую волну графомании критическо-историческо-философско-филологического полёта. Мнение писателей, которых окрестили “beat generation”, пропускалось мимо ушей. Те, впрочем, настолько диссонировали, с общественно-политическим мнением, что являли собой странную компаниюультралевых персонажей, объединённых лишь воспоминаниями о совместных пьянках и торчаловках. Наиболее отчётливо это проступило в момент начало войны во Вьетнаме... Несмотря на то, что большая часть «разбитой» тусовки активно источала пацифизм, а неистовый гуру Аллен Гинзберг со товарищи собирал HUMAN BE-IN, папаша новых человеков Джек Керуак разразился странными упадническими речами «дескать, мир изменить нельзя...Война должна быть доведена до логического конца».

Незадолго до своей смерти в 1969 году, он выдал нижеследующую тираду: «Теперь я лучше обойду всех, скажу каждому или позволю другим убедить себя в том, что я, «Великий Белый Отец» и «интеллектуальная предтеча», расплодивший море помешанных радикалов, пацифистов, выпавших, хиппи и даже Разбитых, сделал себе на этом какие-то бабки и сварганил «современный» образ Джека Керуака». – «Да ну их дьяволу!» ...Ему вторил Грегори Корсо: «мой брат служит в зелёных беретах. Он знает, что такое смерть и я горжусь им... Аллен, неужели ты хочешь упиваться ролью пастыря слепых овец... Fuck you, fuck your men & all your communists».

Третий столп beat generation, старинный приятель Керуака и Гизбурга, старый мудрый наркоман-писатель Вильям Берроуз хранил в эти неспокойные годы молчание, которое в возникшей ситуации было наиболее уместным. Прорвало его гораздо позже, уже после смерти Керуака. Выступая на семинаре в честь 25-летия выхода в свет “On the road” в университете штата Колорадо, Берроуз сказал: «Разбитое» движение было всеохватывающей литературной, культурной и социологической манифестацией, большей, чем вся политика... «Разбитое» движение было очень большим рассказом. Однажды начавшись оно пережило момент своей личной, внутренней жизни, а, умерев, оказало огромной влияние на внешний мир. В результате, интеллектуальные консерваторы в Америке увидели в лице битников серьёзную угрозу своему положению ещё до того, как «разбитые» писатели сами осознали это… Угроза эта, как они говорили, была для Америки более серьёзной, чем коммунисты... Отчуждение, нетерпеливость, разочарованность уже были, они только ждали того момента, когда Керуак укажет НА ДОРОГУ...».